ОСНОВНАЯ | ТВОРЧЕСТВО | СТРАНА ПОЭЗИИ
ПЕРЛАМУТРОВЫЙ АТОМ








Поэт.

Юрий Кублановский.
Дольше календаря.
М.: Русский путь, 2001. –96 с.

Алой луны зависающий мяч
вспомнишь над поймой,

– и видишь как-то нереально отдаленное, а бывшее только что классически, антично осязаемым тело луны-мяча. Именно мяча – ведь всегда так и ждешь от нее, как от подброшенного профессиональным ударом мяча, какого-то движения – для поэзии, для жизни… Она же – зависает. И частью родного пейзажа пребывая, в то же время страшно далека и вчуже от него, точно резина спортивного снаряда от жизни вечной поймы…

Юрий Кублановский по-прежнему верен своей поэтике многомерной реальности. Метафора порой головокружительно глубока и в то же время не декларирует своей глубины, предпочитая тонкую ассоциативность, порой нарочитую прикровенность смысла. При этом именно парадоксальная орнаменталистика, осязательная горельефность образа – там, где поэтическая речь как будто лишь о вещном, зримом, – наиболее философична.

В солнцепек в необозримом храме
воздух все равно холодноват;
вековая копоть въелась в камень,
и зверьки оскаленные спят.

В алтаре гигантская розетка
с красно-синим блестким витражом,
словно Бога огненная метка
или космос, срезанный ножом.

В этом витраже – “космосе, срезанном ножом”, – два тысячелетия высокой “агонии христианства” по М. де Унамуно. От суровых и резких апостольских посланий, костров инквизиции до безвыходности полудуховного, полумирского существа современного интеллигента, полусвета духовного…

Но наряду с тонкой киноварью образов, сила и ясность которых обеспечена отчетливой рациональной завязью мгновения и историзма, всегда от поэзии ждешь и некоего “священного безумия”, когда поэт – пусть на одну сотую долю отпущенной ему горней секунды – пренебрежет великим земным рацио и воспарит над ним.

Лирический герой стихотворения “Моллюск”, прорицая себе возвращение в заветные крымские места, предчувствует странное понимание того, что там

…где-нибудь рядом,
неземное сиянье струя,
притаился на дне небогатом
между створ перламутровый атом
от щедрот твоего бытия.

Поэт с меньшей остротой духовного зрения сказал бы, поди, что свет твоего (т. е. любимой женщины) бытия перетекает как-то в свет этого атома божьего, прививается, сплетается… и получилась бы декоративная, нарочито поэтичная, “мичуринская” прививка – в общем, то, чего в жизни не бывает. Но Кублановский – и в лиричнейшей, захлебывающейся строфе – словно странно помнит о простом и главном: дух первичен. И любовь к человеку есть прежде всего любовь к духу его. К его бессмертию.

Но понимание этих простых истин не разрушает, ибо не исчерпывает, поэтического парадокса. Ведь именно парадокс расставил вдруг все перед нами на свои места: к миру и истине благодаря ему нас бросило чувство прежде понимания.

Когда же выходит “поток пространства из поймы времени” и в этом безмятежном паводке времен в стихотворении “Дождь-67” смещаются и времена грамматические –

…телодвижений, изображений
на старость хватит, как сбережений,
и мне, одетому как придется,
и той, которая отзовется
в наш первый день до поры холодный
и в день последний бракоразводный…

– казалось бы, в русском языке недопустимое становится вдруг неизбежным. Убогая и роковая земная последовательность временностей точно отменяется единым и единственно существенным пространством духа.

В сравнении с предыдущими книгами Юрия Кублановского здесь как будто меньше солнца, меньше певческой беспечности, больше какой-то настороженной горечи. Стихи словно стали внутренне тяжелей. Прежнее парение над полями истории, испещренной легкими и грозными ростками современности (равно и над пестрой листвой современности, в просветах которой темно и подробно мерцала историческая почва), сужает свои круги – ощутимо гипнотизируемо неким гравитационным центром…

Заранее оговорюсь: при этом, слава Богу, нет того высокомерного уныния, вольного отчуждения от жизни, что как-то уж слишком поспешно вошло в моду в русской поэзии с пришествием в нее этой неосредневековой ровной и безысходной ноты Бродского. Свет и христианская ясная надежда, кажется, непроизвольно сохраняются у Кублановского в самых печальных и горьких стихах.

Когда-то, еще в самые ранние советские времена, повелось писать слово “родина” “с оскорбительно елейной, отвратительно слащавой прописной буквы” (выражение Г. Адамовича). Но “во имя уважения к ней, верности и любви к ней” поэты – и остающиеся со своей неисповедимой страной, и уезжающие, ибо для них приемлем был лишь тот патриотизм, что “прошел сквозь очистительный огонь отрицания”, – писали не “Родина”, а “родина”. Любовь была одна, разными были только способы перенесения, спасения ее. В этом еще раз убеждает книга Ю. Кублановского “Дольше календаря”.

Крепче прижавшись ухом
к голой родной земле,
той, что мне будет пухом
в холоде, как в тепле,
слышу, глотая слезы,
как там в хвое сырой
крошится лист березы,
меленький, золотой.
Связано кровно имя-
отчество праотца
с синими и седыми
астрами у крыльца...
И на пустой странице
у стихотворных троп
плотность сырой тряпицы,
охолодившей лоб.

Сказовая краткость, сдержанность строки лишь усиливает эманацию боли, придавая ей какое-то спокойствие пронзительности… Но поэтическим преображением “традиционно-почвеннической” атрибутики тема отнюдь не завершается. А – невольно, неожиданно – дает отросток вновь за “предел земного чувства”. Ибо исток всякого блаженства – и блаженства-боли – “не здесь”.

То бишь похож заране
до опознанья я
на рыбака в тумане
сером небытия
над мелководной бездной…

“Привереда”-недоброжелатель поторопится, быть может, сказать – “ага, вон и бездны-то у вас мелководные-с”. Но читатель, действительно читающий, то есть подставляющий тексту “дружбы неведомой плечи” (выражение Арсения Тарковского), сразу различит рядом с “мелководной бездной” бездну иную, седую, огромную и непрозримую… Читатель сам ее добавит, даже и не зная про такой универсальный для искусства принцип – умолчания.

Ну так что там – “бездна”, “бездна”?” Терпение. Поэт приоткрыл ее нам, но туда не ходил. Даже не знаю, удастся ли побольше нам об этой бездне из следующей его (и вообще чьей-либо) книжки узнать.

Михаил КРУПИН

 "Литературная газета", 2001

Hosted by uCoz